которой был портным. Но он умер, когда девочке было восемь месяцев. Мать, на руках которой осталось еще шестеро детей, вынуждена была браться за любую поденную работу. С одиннадцати лет с ней трудилась и Полина. В 14 лет она отправилась работать на табачную фабрику в Екатеринославе, как тогда назывался Днепропетровск. Там она проработала шесть лет и ушла, заболев туберкулезом. Семью разбросало по миру. Старший брат еще в начале Первой мировой войны эмигрировал в США. Полина успела поработать еще кассиршей в аптеке, а после революции безоговорочно пошла за большевиками. В 1918 году вступила в партию и вскоре возглавила женотдел Запорожского губкома. В 1919 году от войска Деникина губком бежал в Киев. Оттуда ЦК КПБ(У) разослал партработников по действующим армейским частям. Перл Карповская попала в один из полков 9-й армии, дислоцировавшийся возле Дарницы. Однако через пару месяцев белогвардейское наступление рассеяло этот полк, пришлось бежать обратно в Киев, уничтожив личные документы.

В Киеве девушка укрылась в Михайловском монастыре, а затем отправилась домой в Запорожье. Но там ее знали, и на следующий день после приезда деникинская контрразведка уже обыскивала дом родителей. Она перебралась на партийную работу в Харьков, где обрела тот псевдоним, под которым вошла в историю. Вот как она рассказывала об этом следователю в 1949 году: «В Харьков я прибыла приблизительно в октябре или в ноябре 1919 года, связалась с Дашевским, который оказался заведующим паспортным отделом Харьковской городской подпольной партийной организации. Дашевский выдал мне новый паспорт на имя Жемчужиной П. С.»[308]. «Перл» — значит «жемчужина». В книге Н. Мехлера «В деникинском подполье» описывалось житье в одной из харьковских конспиративных квартир: «Третьим постоянным жильцом была Полина Семеновна Жемчужина, молодая, веселая женщина, сестра милосердия одного из военных госпиталей. Она… “ненавидела” большевиков и вместе с мадам Брунзель вырабатывала стратегические планы решительного разгрома “латышей, евреев, китайцев и чрезвычаек”, которые погубили Россию»[309].

После Гражданской она вернулась в Запорожье. «В 1921 году украинской партийной организацией я была делегирована на международный женский конгресс, состоявшийся в Москве, после окончания которого осталась работать в бывшем Рогожско-Симоновском районе города Москвы участковым партийным организатором, — читаем в протоколе ее допроса 1949 года. — Принимая участие в работе международного женского конгресса, я познакомилась с Молотовым, который являлся тогда секретарем ЦК ВКП(б), и с конца 1921 года стала его женой»[310]. Эта была любовь с первого взгляда. И на всю жизнь.

Полину легко было любить. Она была красивой женщиной, что было видно даже тогда, когда она перешагнула далеко за порог пенсионного возраста. Есть немало описаний ее внешности в молодости. Из них я доверю слово женщине, исключительно наблюдательной и во вкусе которой я не сомневаюсь — Ольге Аросевой, народной артистке: «Она сама была маленького роста, но имела нос несколько длиннее, чем полагается даже, однако прямой и правильный. У нее были яркие зеленые глаза, фигура как у женщины из библейской древности. Золотистые, почти рыжие волосы она укладывала косой вокруг головы. Говорила низким голосом, командуя всеми в доме, в том числе и мужем-вождем; очень много курила и великолепно одевалась»[311]. К этому только одна поправка. Мы с сестрой Ларисой, прочитав этот пассаж, после обсуждения пришли к выводу, что глаза у бабушки были все-таки иссиня-голубые.

Полина была человеком сильной воли, умной и прозорливой, чрезвычайно аккуратной, организованной — под стать своему мужу. Поселившись в Кремле, она сразу навела порядок в холостяцком хозяйстве секретаря ЦК. Квартира стала обрастать мебелью — казенной, с бирками, простой, но аккуратной; всегда натертый пол блестел. Вскоре все соседи и соседки заговорили, что у Молотовых лучшая квартира в Кремле. Из всех соседок наиболее близкой подругой Полины стала почти ее одногодка Надежда Аллилуева — супруга Сталина. Молодые женщины знали друг о друге и делах своих мужей почти всё. Таким образом связка Сталин — Молотов нашла подкрепление еще и на уровне спутниц жизни.

Галина Ерофеева — жена будущего помощника Молотова и мать известного писателя Виктора Ерофеева, неоднократно встречавшаяся с бабушкой, замечала (и не она одна): «Главное, что ее отличало от других жен высокопоставленных мужей — это безупречный вкус»[312]. Незаметно Полина станет главной законодательницей кремлевских мод и светских стандартов. Не обошла она, естественно, своим вниманием и мужа. То, что Молотов по стилю одежды стал отличаться от остальных представителей руководства страны задолго до того, как стал наркомом иностранных дел, объясняется, безусловно, влиянием супруги. На руководящую службу теперь ходил сытый, довольный и уж вовсе не холостяцкого вида молодой человек.

Чем занимался ответственный секретарь ЦК? Легче сказать, чем он не занимался. Он ведал всем, что находилось в ведении партии и ее аппарата. О характере решавшихся ответственным секретарем ЦК вопросов говорят адресованные ему записки Ленина, которых только в Полном собрании сочинений вождя насчитываются сотни. По любому вопросу, требовавшему партийного решения, санкции или достойному внимания членов Политбюро, Ленин пересылал бумаги Молотову или обращался к нему напрямую. Партия, которая в годы Гражданской войны находилась в тени советских и правительственных органов, после ее окончания стремительно начала выходить на первые роли. Хотя Ленин заседал и в Совнаркоме, и в Совете труда и обороны, уже при нем Политбюро превратилось в сверхправительство. Именно Ленин начал трактовать решения ПБ как высшие законы страны, подлежащие неукоснительному выполнению.

Да, он неоднократно говорил о том, что нельзя смешивать функции партийного и государственного аппаратов. В письме Молотову в марте 1922 года Ленин предлагал «разграничить гораздо точнее функции партии (и ЦК ее) и Соввласти; повысить ответственность и самостоятельность совработников и совучреждений, а за партией оставить общее руководство работой всех госорганов вместе, без теперешнего слишком частого, нерегулярного, часто мелкого вмешательства»[313]. Однако эти его пожелания звучали гораздо реже, чем высказывания и мысли, на деле утверждавшие неограниченную власть партии, ее господство над громадным и все растущим госаппаратом. А те функции, которые выполняло Политбюро в Центре, на местах начинали прибирать к своим рукам бюро губкомов и другие нижестоящие парторганы. При этом партия большевиков, как и до революции, оставалась всего лишь общественной организацией, не упомянутой в Конституции.

По уставу партии, функции ее высших органов были определены весьма расплывчато. По идее Политбюро должно было решать вопросы политической значимости, Оргбюро — организационные, а Секретариат — рассматривать менее важные, текущие вопросы и готовить заседания Политбюро и Оргбюро. Но на практике строгого разделения функциональных обязанностей между этими руководящими органами не было, и решения Секретариата и Оргбюро, если они не